Благотворительный фонд «Нужна помощь» и информационный портал «Такие дела» совместно с Фондом «Общественное Мнение» 1 июня провели круглый стол на тему «Подростковые самоубийства в России». К участию были приглашены социологи, психологи, суицидологи, в том числе работники НКО. Они рассказали о том, может ли подтолкнуть к самоубийству деятельность многочисленных «профильных» сообществ в интернете, какова роль школы, родителей и психологических служб для подростков в предотвращении их попыток свести счеты с жизнью и действительно ли в России высокий уровень суицидов.

Екатерина Федорова, директор благотворительного фонда «Твоя Территория»:

Наш фонд занимается с подростками и молодежью до 23 лет. Мы работаем по модели телефона доверия, дистанционно консультируем через интернет-чат. Если видно, что ребенок поменялся в поведении, конечно, хорошо бы спросить, что происходит. Подростки переживают любые события более серьезно, нежели взрослые. Их комплекс чувств — ощущение страха, своей ничтожности, непонимания – складывается из нескольких ситуаций. Это могут быть конфликты со сверстниками и в это же время — дополнительная нагрузка от родителей.

В наш чат подростки могут сообщать о том, что есть мысли о суициде либо прямо, либо косвенно, но так или иначе ясно, что они пребывают в состоянии душевной боли.

Нормальное проявление родителей заинтересованности в подростке или ребенке может помогать. С маленькими детьми проще договариваться, подростки же выражают свои желания и потребности более ярко. Если родители решают отключить ребенка от интернета и говорят при этом: «Я это делаю, потому что я за тебя боюсь», то эта конфликтная ситуация, как ни странно, может послужить хорошим толчком для откровенного разговора про проблему суицидов. Это может сработать как сообщение-послание.

За рубежом уже 15 лет работают такие службы, как наша. Но у них совсем другие ресурсы и показатели работы. За 2014 год, к примеру, 28 тысяч подростков получили помощь. У нас совершенно другие цифры, хотя страна больше, и государство делает все, что в его силах. Психологи появились в школах, но дети часто сбегают от них, потому что боятся огласки. Нужно помогать подросткам формировать собственные ценности. Когда он начнет понимать, что его ценность — внимательное отношение не только к себе, но и к близким, то это снизит риск суицида.

Еще очень важно повышать осознанность подростков об информации, говорить, какую хорошо брать, какую не нужно. Об этом нужно говорить и дома, и в школе.

Любовь Борусяк, специалист в области полевой социологии и социологии СМИ:

Россия еще в составе СССР и уже как независимое государство традиционно относится к странам с высоким уровнем суицида. При этом в течение последних 15 лет число самоубийств сокращается достаточно высокими темпами. В частности, за 2015 год было совершено меньше 25 тысяч суицидов. По сравнению с 2014 годом снижение произошло более, чем на 6%. Это самый низкий показатель по числу суицидов за последние 50 лет. Тренд чрезвычайно благоприятный. В оттепель число самоубийств тоже было низким. Начиная с 1965 года оно начало расти и продолжало до 2005 года, особенно в середину 90-х годов. По международной классификации страна имеет высокий уровень суицидов, если на 100 тысяч жителей приходится более 20 суицидов. У нас где-то 17 самоубийств на 100 тысяч, то есть Россия сейчас относится к странам со средним уровнем суицида, хотя 50 лет мы были в более рискованной и тяжелой группе. В 2012 году наше законодательство ужесточилось, появилось понятие «пропаганда суицида». Сказалось ли это на динамике числа самоубийств в России? Не сказалось. Снижение как шло, такими же темпами продолжало идти. В 2010-2012 годах число жертв суицидов сократилось на 21%. Теперь о подростках. Вообще суициды чаще совершают мужчины, чем женщины. У подростков та же самая тенденция, если говорить о завершенных суицидах. С суицидальными попытками ситуация другая. Какие подростковые группы относятся к наибольшей зоне риска? Прежде всего, это наркомания. Алкоголизм в этом возрасте еще не становится причиной суицида. Также сейчас особенно в зоне риска находятся подростки, которые осознали свою принадлежность к другой сексуальной ориентации: закон о запрете пропаганды гомосексуализма работает успешно. Еще это те, кто выглядят не так.

Что касается благополучных детей, у них огромный дефицит общения не со сверстниками, а с родителями. Подростковый возраст – это такой период эмансипации, когда важнее родителей становятся ровесники – и онлайн, и офлайн. Если к этому времени доверительные отношения не сложились, то в подростковом возрасте установить их практически невозможно. Если им в 15-16 лет сказать «я за тебя боюсь» и перейти к экзистенциальному разговору, это не сработает, потому что наши подростки с утра до вечера слышат о том, что за них боятся. Вопросы жизни и смерти начинают волновать детей гораздо раньше, примерно в пять лет. Если тогда начинать их проговаривать, что-то он запомнит. Говорить на эти темы нужно начинать с детства, потому что это дает не только установление доверительных отношений, но и базовые представления.

Те, кого мы называем ответственными родителями, с нежностью держат руки на горле ребенка до тех пор, пока он дома. Когда ребенок уезжает, вдруг оказывается, что он должен сам принимать решения. Первый раз в жизни, в 18 лет. С одной стороны, это стимулирует выживание: ты либо научишься себя обслуживать, либо нет. Раньше детей отпускали постепенно, теперь такого нет.

Проблема подростковых суицидов напрямую связана с их родителями. Нужно говорить им: да, мир страшен и опасен, но не настолько, чтобы лишать детей самостоятельности.

Нынешним подросткам тяжело в коммуникации: контактов в сети часто гораздо больше, чем в обычной жизни. Поэтому нужно, чтобы они привыкли к информации о том, что если им плохо, то всегда есть те, кто поможет.

Контролировать интернет-жизнь подростков родителям трудно, потому что их дети лучше в этом разбираются. Поэтому они могут только поставить запреты, что не может сказаться позитивно на их отношениях.

Современные родители нагружены ощущением того, что мир очень опасен. Ребенка нужно водить за руку и никуда не отпускать, потому что везде его поджидают какие-то опасности. Раньше главной темой была педофилия, теперь родителям рассказали о самоубийствах. Затюканные родители уже не в силах винить себя в самоубийствах, они ищут тайных заговорщиков. Чувство массовой истерии возникло, потому что с одной стороны детей на улице ждет опасность, а с другой – в сети, оказывается, их завлекают.

«Опасный» возраст нынешних родителей приходился на 90-е годы, когда смертность была самой высокой. Нынешнее общество в целом живет в ощущении страха и опасности, и это очень негативный фактор. Он очень плохо влияет на взаимодействие родителей с подростками. Любопытный факт: когда в школах стали развешивать телефоны доверия, по которым подростки могут звонить, у многих родителей это вызвало резкий протест, потому что дети, конечно же, будут жаловаться на них. Родители верят в существование некой ювенальной юстиции, которая может их лишить родительских прав после разговора ребенка с посторонним человеком. То есть если ситуация со статистикой суицидов неплохая, то с социально-психологическим климатом – очень тяжелая.

Ирина Макарова, ВШЭ, руководитель службы психологического консультирования студентов:

Чаще всего подростковые суициды содержат в себе протест против родителей. В нашем вузе недавно произошел такой трагический случай. Все люди, которые окружали в последнее время этого человека, сказали, что они ни на секунду не подозревали, что это может произойти. Он вел себя как обычно. Вопрос как это увидеть – очень сложный. Все последние часы жизни он искать возможности с кем-то поговорить, но никто не смог этого сделать. С горьким чувством я думаю, что если бы нашелся человек, готовый выслушать, смерть можно было бы предупредить.

Я считаю, что сколько бы ни было в России служб психологической помощи, их все равно не достаточно. Нынешняя система психологического сопровождения школьников не очень хорошо работает. Проблема заключается не только в том, что психологов в школах катастрофически мало и не в том, что психолог занимается самой разной работой и вообще не занимается детьми. Школьный психолог является частью системы, которая преследует определенные корпоративные цели. Должна быть образовательная психологическая служба, но вне школы. Может быть не нужно делать ее централизованной, бюджетной, государственной. Я всячески приветствую развитие психологических служб, в том числе существующих не на государственные деньги и не на деньги родителей. Я бы поддерживала любые формы психологической помощи, если они содержаться на деньги организаций, которые хотят быть благотворительными.

Проблема современного родителя в том, что он сам занимает все пространство ребенка интернетом. Вместо общения со мной – посмотри сказку в интернете, вместо игры в кукольный театр — поиграй в компьютерную игру. А потом вдруг в подростковом возрасте мама или папа пытается обсудить с ребенком экзистенциальные проблемы. Реакция ребенка обычно такая: «Теперь я уже с тобой разговаривать не умею и не хочу». Родители сами устраивают ребенку такую жизнь, а потом приходят на консультацию и говорят: «Вы представляете, он целый день сидит в интернете, со мной разговаривать не хочет».

Татьяна Кириллова, Центр социально-психологический адаптации и развития подростков «Перекресток»:

Изменения настроения, изменения в учебе так или иначе говорят о том, что с ребенком что-то не в порядке. То, что дети общаются в суицидальных группах «В Контакте» говорит о том, что им сложно найти поддержку где-то в других местах. Родители признают, что основная тема, на которую они говорят с детьми, — это школа. Получается, что со взрослыми о чем-то другом не принято разговаривать. Тема суицида – это, в первую очередь, тема жизни и смерти, который подросток так или иначе пытается решить.

Контроль за детьми усилился хотя бы только потому, что появились электронные дневники. Но в глазах ребенка родители по-прежнему не всегда могут быть компетентны.

Обычно, если ребенок увлечен гаджетом, то и у ребенка есть какая-то подобная увлеченность. Дети используют их лучше родителей, но получают из интернета не совсем дифференцированную информацию.

После появления статьи в «Новой» родители вдруг повели детей к психологам и поняли, что тревога у их ребенка была и гораздо раньше, просто до его проблем не доходили руки, и казалось, что все не так серьезно.

Тревога родителей ведет к усилению контроля, а усиление контроля не ведет к улучшению ситуации. Нам необходимо выработать простой и доступный алгоритм социальной помощи.

Ольга Калашникова, психолог и психотерапевт кризисного суицидального отделения при больнице №20:

В научном сообществе нашей больницы считается, что суицид – это не девиация, это общечеловеческий риск. Скорее, нужно не пытаться удержать его от этого, а понять, почему его не происходит. Жизнь, смерть, свобода, тело, ответственность – это все экзистенциальная жизненная данность, ее невозможно миновать. В вопросе профилактики подростковых суицидов стоит задача сформировать психологическую систему, которая позволит подростку, погружаясь в самые разные трудности и сложности, сохранять собственную гармоничную идентичность. Когда не было интернета, с тех пор изобрели печатный станок, говорили, что молодежь перестала вести духовную жизнь. Психика любого человека, в том числе подростка, в моменты сильных нагрузок стремится отвлечься и улететь в какие-то миры, фантазии и придуманные сообщества. Психика человека вообще очень виртуальна. Это наша данность. Вместо того, чтобы как-то стигматизировать.

Достаточно долго в суицидологии преобладал медицинский подход: стало плохо – сейчас мы это быстро ликвидируем. Этот метод сейчас не работает. Все более-менее сытые и одетые, но счастья нет. Мы до сих пор судим о благополучной семье по материальным ценностям и наличию родителей, которые работают. Психотерапевты знают, что существуют дисфункциональные семьи – те, которые в каком-то смысле не выполняют свои функции, не выпускают в мир людей, которые способны критически мыслить, выбирать и быть самостоятельными. Более того, принадлежность к определенным профессиям, как выяснилось, по определению делает семью дисфункциональной. Это учителя, военные, врачи-психологи и священники. Люди этих профессий «точно знают, как надо». Рождаясь в такой семье, ребенок сразу лишается субъектности. Если ребенок потенциально умеет делать что-то самостоятельно, то будет развратом делать это за него.

Мысли о суициде – это мысли о жизни, а не смерти. Хороша ли моя жизнь? Уютно ли мне? Тепло ли? Нужен ли я в этом мире? Насколько мир внимателен ко мне? Это нормальные вопросы, и человек, который их себе не задает, не является психологически зрелым. Другое дело, что эти мысли могут жить подспудно, и человек может не понимать, что с ним, потому что в детстве на эти темы было не принято говорить. То есть человек не может находиться в контакте со своим миром, если родители не были в контакте с его миром.