Здравствуйте, Оля. Ваш фонд появился в 2011 году. Насколько сегодня общество готово к благотворительности? Каким был объем пожертвований в 2015 году?
Кудиненко: Общество однозначно готово к благотворительности. Более того, благотворительность была всегда. Возможно, это было неорганизованно, хаотично, но в данный момент в Украине стали организовываться более профессиональные фонды. Они понимают, что они хотят помочь не только кому-то конкретно, а хотят решить проблему. Объем пожертвований в Украине в 2015 году был больше, естественно, чем до войны. Я не готова назвать конкретное число, но больше проблем стало на виду, и за счет этого увеличились пожертвования. Соответственно, вырос третий сектор в Украине.
– Вы ж ничего не изобретали, а просто узнали, как работают международные фонды?
– Конечно. Я просто взяла профессиональную структуру любого благотворительного фонда в Западной Европе или в Америке и реализовала ее в Украине. У нас работают люди, которые хотят решить проблему, а не спасти весь мир и защитить обиженных. Они хотят защитить интересы онкобольных детей. Это включает грамотное освещение их проблем, грамотный поиск финансирования: не давить на жалость, а использовать фактаж, реальные истории и объяснять, почему помогать – это просто. Мы – агентство полного цикла: если онкобольной ребенок попадает к нам, мы на всех этапах можем ему помочь.
– Почему нельзя организовать медицинскую помощь в государстве так, чтобы не требовалась помощь непрофессионалов, благотворителей? Что должно делать государство и что оно не делает в данном контексте? Где должна начинаться помощь благотворителей?
– Система здравоохранения в Украине – “глина”. В Конституции у нас обещают бесплатную медицину для всех нуждающихся, но это невозможно реализовать ни в одной стране мира. Везде – страховая медицина. Если государство пообещало купить лекарства онкобольным детям – они должны их купить, купить вовремя, и сделать правильный срез потребностей. В 2015 году должны были пройти международные закупки – а на июнь 2016 года поставлено всего 15 препаратов. Один из них уже закончился в некоторых региональных больницах. Более того, этот препарат первый раз используется, и некоторые крупные больницы, как Охматдет, отказались его использовать в лечении. Следственно, в данном контексте государство работает неэффективно, тратит наши налоги и свои деньги непонятно как.
– Почему нет координации между Минздравом и больницами, благотворительными фондами и т. д.?
– Я никого не ловила на взятках за руки, но я знаю, что главный внештатный консультант по детской гематологии Минздрава и зав. детским отделением гематологии в Охматдете С. Б. Донская, которая непосредственно участвует в госзакупках, у нее всегда есть интересы, заложенные в этих госзакупках. Конечно, ей интересно, чтоб покупали определенные препараты, в большом количестве, потому что за это дают больше. Какая может быть координация между фондами, врачами и министерством, если на всех этапах чиновники пытаются максимально протиснуться туда. На встрече с и. о. министра здравоохранения Шафранским я подняла тему, что в Охматдете проводятся запрещенные виды трансплантации – а Охматдет не готов к проведению этих трансплантаций. После такой трансплантации – тяжелейшая реабилитация. У нас же дети умирают не столько от рака, сколько от грибка. У ребенка нет никакого иммунитета, и он заболевает грибком, который есть в стенах. У нас нет никакой технической базы для проведения этой гаплотрансплантации. Шафранский сказал мне, чтобы я ему рассказала все побыстрее, потому что он занят.
– Почему попечительский совет так лоббировал Коваль для строительства Охматдета, а он уже строится 6 лет?
– Попечительский совет – это группа волонтеров, у которой нет ни коммерческого интереса, ни юридического статуса. Это не уменьшает нашу ответственность, я тоже вхожу в этот совет, но это не уменьшает ответственность и других людей, что они не борются за эту клинику. Нам никто ничего не дает: мы должны сами нанимать журналистов, заказывать расследование, чисто на волонтерском энтузиазме.
– Как можно было просить дать Коваль деньги на строительство, не проведя аудит ее прежней деятельности?
– Аудит никто не готов провести бесплатно. Да, мы прокололись с Коваль – надо было снять ее раньше. Но почему-то никто не выходит бороться за детскую больницу. Группа волонтеров взяли это как дополнительную нагрузку на себя – это надо учитывать, когда пытаются нас обвинять. И мы выбивали эти деньги не из Коваль – мы просто хотим достроить эту больницу.
– На каком этапе это сейчас?
– Выбран новый директор, которого мы поддерживаем. Сейчас идет анализ строительства.
– Что нужно изменить в государственной медицине и подходах, чтобы какие-то трендовые вещи можно было делать?
– Надо изменить не в системе здравоохранения, а в сознании всех людей, чтобы люди понимали, что их здоровье и лечение их детей – в их руках. В Америке есть потрясающий госпиталь, который построен в 1962 году – он поднял лечение детского рака с 4% до 94% успешного излечения. Этот госпиталь финансируется полностью за счет граждан Америки. Никакого отношения к государству он не имеет, никаких грантов не получает. В день на содержание госпиталя уходит 2,4 млн долларов. Среднее пожертвование американца – 35 долларов. Американцы понимают, что если их ребенок заболеет онкологией – им надо будет его где-то лечить. В Украине этого не понимают, и это относится не только к онкологии. Если бы была политическая воля любого из наших олигархов достроить этот Охматдет или любую другую больницу, как, например, больницу Ющенко, и они понимали бы, что это нужно украинцам, осознавали бы эту ответственность, а украинцы запрашивали – то это было бы достроено. У нас такой потребности у людей нет. Эта потребность появляется только тогда, когда кто-то заболевает.
– Можно ли нам попробовать решить все это на законодательном уровне? Чтобы какой-то процент от бизнеса в сегменте развлечений шел на лечение детской онкологии?
– Уже есть такие законопроекты. Корчинская добилась, чтобы налоги с государственных лотерей шли на детскую онкологию. В 2014-2015 гг. было выделено дополнительно 75 млн гривен на покупку лекарств. На тот момент это очень сильно выручило детей с онкозаболеваниями. На уровне государства можно было бы сделать налоговое облегчение для тех, кто адресно помогает пациентам, потому что при этом платится 20% налога. Компаниям нет никакого интереса заниматься благотворительностью, потому что для них нет никаких налоговых поблажек. Законодательно можно подтянуть, когда есть спрос у общества – у нас нет спроса в обществе на это. Если бы наша элита понимала, что заниматься благотворительностью – это не только модно, молодежно, сильно, но и если ты уже впрягся в какую-то благотворительную историю – то доведи ее до ума. Единственный человек, который постоянно занимается благотворительностью, достаточно профессионально, – это Маша Ефросинина. Она взялась, подвязалась и понимает свою ответственность за это. А “Новая почта” написала пост при нашем сотрудничестве: “Пока в Украине есть хоть один онкобольной ребенок – мы будем помогать”. А в этом году говорят: “Мы изменили нашу политику”. И это сплошь и рядом.
– Фармрынок весь абсолютно находится в тени. Что тут делать? И на чем основаны конфликты вокруг вас?
– Меня постоянно пугают возбуждением уголовных дел, потому что говорят, что я огульно обвиняю всех врачей, которые берут откаты. У меня, слава Богу, прозрачная отчетность в фонде. Мы мешаем людям получать дополнительный доход. Основные конфликты у нас с заведующей отделением онкоцентра в Охматдете и заведующим отделением трансплантации костного мозга. Нам постоянно рассказывают родители, какие взятки они платят. И мы постоянно это освещаем.
– Что с обращениями за рубеж?
– У Минздрава есть комиссия лечения украинцев за границей. Там в очередь записаны все подряд – когда кому надо оплачивать лечение. Когда надо проходить реабилитацию – человек может подождать год, а у какого-то ребенка есть всего-месяц-два на трансплантацию костного мозга. Минздрав сейчас собирает эту комиссию более-менее регулярно, а раньше нет. В мае был конфликт – 19-м в очереди был ребенок, который умер в марте. 26-м в очереди был ребенок, который умер в январе. Это были наши подопечные. Пока доходят те, которым нужна операция сейчас – пройдет еще полгода. Они просто не доживут до этой очереди Минздрава. Получается, что онкобольные дети вообще никогда не получат помощи от Минздрава. Клиники не хотят гарантийные письма от государства Украина – они хотят от нас предоплату: “заложите свои деньги – а когда придут деньги от Минздрава – мы вернем”. Почему благотворители должны оплачивать то, что должно оплачивать государство? Но мы, как бы, страхуем.
– Скольким детям на сегодняшний день требуется помощь в Украине?
– Ежегодно в Украине заболевает тысяча детей онкологией. Из них половина нуждается в трансплантации костного мозга за границей. Рак крови самый распространенный вид детского рака. Он встречается у 80% всех онкозаболеваний.
– Какая страна сегодня наиболее успешная в лечении?
– США, Германия. Британия.
– Правда ли, что Белоруссия построила эффективную модель лечения у себя?
– Белоруссия построила хорошую клинику. Но их модель лечения неэффективна, потому что белорусы хотят лечить белорусскими лекарствами. А белорусские лекарства по эффективности, так же, как и украинские, – никакие. А при стоимости лечения дороже, чем в Италии (стоимость трансплантации костного мозга там – 170 тыс. долл., а в Италии – 140 тыс. долл.) – уровень ухода, уровень отношения – ниже. Это же постсоветская страна – там человек – это не человек, а набор органов. Белоруссия почему-то очень активно пиарится в Украине, но у нас оттуда не вернулся ни один живой ребенок. Поэтому мы ни одну операцию не оплачиваем в Белоруссии.
– Если бы вы могли просить о трех вещах, чтобы вы сказали сделать срочно?
– Достроить корпус Охматдета, провести базовое образование врачей, потому что в регионах врачи, 80%, не умеют диагностировать. К нам приезжают дети залеченные, с убитым иммунитетом. Не может быть в каждой области по медицинскому университету. Почему в США медуниверситетов единицы, а в Украине десятками их штампуют? Нужно сделать несколько сильных медуниверситетов, где будет учиться престижно и толково. Тогда в регионах тоже будут получать качественную помощь, хотя бы в диагностике. У нас была история в фонде, когда мы отправили ребенка на лечение в Италию, а итальянцы провели заново диагностику и сказали, что у девочки нет никакого рака. Но в Охматдете девочке уже успели сделать трансплантацию костного мозга и сбить весь иммунитет. Ей провели несколько химиотерапий. Поэтому образование врачей и правильная диагностика – номер один. И третье – откройте реанимации, начните воспринимать людей, как людей.
– Есть вопрос?
– Вы верите кому-то из политиков, которые обещают достроить Охматдет?
– Я считаю, что если они не хотят, чтоб их проклинали их дети – они просто обязаны это сделать.